Глубокое уважение к мусульманской культуре – черта, присущая русской классике. Пушкин в «Подражаниях Корану» обращается к фигуре Пророка ﷺ, Лермонтов проникается духом кавказского мусульманства, а Есенин в «Персидских мотивах» рисует идеализированный образ Востока. В то же время отражение исламского мира в творчестве Антона Павловича Чехова остается слабо изученным, хотя работа исследователя Чувашского педагогического университета Юрия Шатунова проливает свет на этот вопрос.
Чехов, мастер короткого рассказа и автор «новой драмы», в своей прозе сочетал лаконичность, психологизм и мягкий юмор, обнажая «пошлость пошлого человека» и трагедию обыденности. В пьесах, таких как «Чайка», «Дядя Ваня» и «Вишневый сад», он отказался от традиционных сюжетов, сосредоточившись на настроениях и внутреннем мире героев. Чехов не давал готовых ответов, но учил видеть красоту и смысл в самой жизни, став одним из самых влиятельных литераторов в мире.
Персонажи-мусульмане у Чехова встречаются часто, но почти никогда не становятся полноценными образами. Как правило, писатель использует этнонимы «татарин», «азиат», «печенег» и подобные для обозначения грубости и невежества. Так он показывает стереотипы своей эпохи – второй половины XIX века, – используя названия народностей в речи персонажей как инструмент их негативной характеристики.
Для Чехова характерно намеренное смешение этнической, религиозной и сословной принадлежностей. Его герои путают татар, турок и персов, что отражало как официальную имперскую классификацию по конфессии, так и исламскую идею равенства. Этничность писатель встраивает в социальную иерархию – героиня может бросить проводнику: «ты только татарин, а я жена статского советника», а купеческое звание ассоциируется с «азиатским» происхождением. При этом эпизодические персонажи-мусульмане у Чехова уже лишены прямой негативной нагрузки.
Заметной фигурой второго плана стал философствующий Кербалай из повести «Дуэль». «Бог у всех один, а только люди разные … Только богатый разбирает, какой бог твой, какой мой, а для бедного все равно», – утверждает он в разговоре с православным диаконом. Эта мысль перекликается с концепциями русских философов – Петра Чаадаева, Владимира Соловьева и других, – видевших на Востоке полезную прививку от недугов Запада.
Впервые мусульманин становится главным героем в рассказе «В ссылке», где Чехов художественно воплощает оппозицию западного индивидуализма и восточной общинности. Цинизму ссыльного Семена, проповедующего, что «ничего не надо», противопоставлена жажда жизни безымянного татарина. «Бог создал человека, чтоб живой был, чтоб и радость была, и тоска была, и горе было, а ты хочешь ничего, значит, ты не живой, а камень, глина!» – возражает он Семену.
Исследователь Шатунов, однако, подчеркивает: бессмысленно искать в отражении исламской тематики мировоззренческие установки самого Чехова – это литературные приемы. Писатель, веривший в конкретного человека, скептически относился к любым догматическим концепциям и стремился преодолеть крайности как стихийного миропонимания, так и псевдогармоничного догматизма. Эту мысль развивает исследователь Башкирского медицинского университета Оксана Галимова в работе об авторской концепции писателя.
Для Чехова творчество – сущность человеческой личности, а способность к созиданию и преобразованию жизни делает персонажа интересным. Писатель верил, что творческий потенциал заложен в каждом. В исламской традиции творчество – исключительная прерогатива Аллаха, а деятельность, претендующая на «творение», может рассматриваться как греховное соревнование с Творцом. Этот мировоззренческий конфликт, возможно, объясняет, почему глубокие образы мусульман практически отсутствуют в творчестве писателя.
Опыт общения Чехова с реальными мусульманами нашел отражение в книге «Остров Сахалин» и в письмах, где господствуют объективные оценки и уважение. В письмах родным он описывал поволжских и сибирских татар как «народ почтенный и скромный» и «людей хороших», отмечая, что о них хорошо отзываются даже священники.
На страницах сахалинского дневника Чехов упоминает нескольких татар: участника экспедиции Фуражирова, жителя Верхнего Армудана Тухватуллу и татарских женщин, добровольно последовавших за мужьями-каторжанами. С теплотой он описывает, как просиял отец-татарин, когда писатель ласково обратился к его маленькому сыну. Также Чехов встречает муллу Вас-Хасан-Мамета, который строил за свой счет мечеть и интересовался, пустят ли его по окончании срока ссылки в Мекку.
В эпистолярном наследии Чехова можно обнаружить удивительное созвучие его взглядов с идеями русского философа Константина Леонтьева. Писатель, кажется, интуитивно разделял убежденность в том, что душа мусульманского мира России куда ближе и роднее, чем чуждая сущность Запада.
ГСВ "Россия - Исламский мир"
Фото: Public Domain
